A дальше там у Бориса Рыжего:

«Пластполимер пускай свистит протяжно.

И женщина, что не была со мной,

альбом откроет и закурит важно.»

Никто бы и не ведал, наверное, про Вторчермет — обычный завод по вторичной обработке чёрных металлов, если б не Борис Рыжий. Собранный нами в детстве металлолом прямиком направлялся в плавильные печки Вторчермета. Мы знали это и даже с классом видели однажды, как сияющим красным потоком жидкий металл разливается в ванны-изложницы. И хотя в Чкаловском районе Екатеринбурга очень много разных предприятий, большая часть района носит имя Вторчермет. Для нас s Алей это слово наполнено детскими воспоминаниями, и разумеется, мы не могли туда не поехать.

Стартовали в новом, Ботаническом районе, примчавшись туда на метро – заодно и две новых для нас станции увидели: Чкаловскую и Ботаническую. Последняя очень понравилась, напомнила мне про находящийся поблизости Ботанический сад, где мы в студенческие годы боролись с одуванчиками. Я бы ещё и их в декор подземки добавила.

Выйдя на поверхность, мы немного замешкались, так как района нового не знали. Подумала, что трамвайное кольцо – это уже бывшая остановка Южная, с которой мы, пересев на трамвай,  прямиком попадём на Вторчермет. Оказалось же, что это новое кольцо, но трамвай, 17-й, в сторону Вторчермета всё же есть. И вот мы уже едем по улице Титова – имени второго по счёту космонавта, — совсем, правда, не по этому поводу воспетую:

«Помнишь дождь на улице Титова,

что прошел немного погодя

после слез и сказанного слова?

Ты не помнишь этого дождя!»

Не узнать Дворца Культуры РТИ, где в 1979-м напуганные жители района подставляли руки под прививочный пистолет в связи с эпидемией сибирской язвы, вырвавшейся смертельным облаком из баклаборатории военного городка. Всматриваемся из окна в переулок Рижский – по нему я бегала в изостудию районного дома пионеров, ещё до того, как Борис Рыжий тут жил, – он просто в то время ещё не родился.) И дальше, мимо мясокомбината – тут был магазин от завода, где мама в годы мясного дефицита добывала в очередях суповые наборы для своих незабываемо-вкуснющих котлет, а,  если повезёт, то и сервелат к празднику; жиркомбината мимо, снабжавшего весь город майонезом, — в нашей семье, правда, непопулярным, а часто и запашком прогорклого жира на все близлежащие окрестности.

Выходим на Ферганской, где поворот в Никаноровку. Тут начинаются Алины места. Эта аллея приведёт к овеянному легендами пруду Муха, на дне которого, говорят, кого только нет, но времени у нас немного, и мы прямиком направляемся на Агрономическую, к Алиному дому.

Он ещё ничего – подновлён, но двор в окружениимногоэтажек, конечно, уже не тот. Аля-то помнит всё в подробностях – с именами-фамилиями и кто где жил. Деревья уцелели, тянутся за многоэтажками и тоже помнят по-своему.

А вот и клуб завода Вторчермет – сюда в кружки ходили.

Внутри сохранилась «Алина» библиотека – я ходила в другую, — в предбанничке которой небольшая выставка местной художницы. Узнаю мост через Патрушиху – единственную, кстати, не убранную под землю городскую речку, помимо Исети, в которую она впадает, где в детстве мы часто бывали, и эти скалы на Уктусе, на правом речном берегу: какие «часики» — полевые гвоздики — там росли, «кошачьи лапки» и земляника!

А церковь не признали: думали Елизаветинская (от Ново-Тихвинского монастыря), куда мама Алина ходила, а выяснилось, что даже более старая — Преображенская на Уктусе, 1809 года постройки.

Бежим дальше – мне ещё хочется на начальную школу взглянуть, где первые два класса отучилась, пока новую  — десятилетку — не построили. Сейчас здесь колледж управления и сервиса – надо же! Сестра моя успела эту начальную школу закончить, а это 4 класса и аттестат об окончании, да ещё в 87-й – будущей Алиной – один год поучиться.

Теперь к трамвайному кольцу и кинотеатру «Южный», тоже бывшему уже. В исковерканных «Пятёрочкой» формах едва ли можно узнать место, куда за 10 копеек мы бегали на «Кавказскую пленницу» и «Неуловимых мстителей».

Во дворахбыла библиотека Бажова, где много часов сижено за сбором материалов для школьных рефератов и сочинений. Без Али это здание — уже без библиотеки – и не нашла бы.

Теперь через Горку, мимо красивого розового домика, — нам обеим кажется, что он был каким-то другим.

Ожидала, что увижу здесь вот это здание, где был магазин «Ткани» от Камвольного комбината (в него папа часто захаживал – любил дарить своим трём любимым женщинам на 8 марта отрезы на платья), но потом поняла, что оно на параллельном – Сухумском переулке. Теперь там тоже продуктовый магазин.

Ну, а мы мимо разросшегося сквера Чкалова (зайти бы в него да вспомнить, как на уроках физкультуры на лыжах рассекали) забираемся на горкув аккурат у моей 21-й школы. Но внутрь нельзя – вахтёр говорит, что его даже давече в свою, 44-ю школу, не пустили.)

На спуске – любимый книжный магазин. Тут каждый день бывала на пути либо в школу, либо из неё, в зависимости от смены. Тесный, но уютный, и всегда находилось, что купить – хоть ластик какой-нибудь, если на книжку не хватало. Люди прямо стали заметно больше есть – и тут теперь продуктами торгуют.)

Интересно бы пойти вглубь дворов позади магазина – я ещё помню, что тут был забор и ворота, вокруг которых мы носились, играя в «казаки-разбойники» и порой обновляя в лужах любимые пальто. Здесь кончался асфальти начиналась Никаноровка, в частном секторе которой мы пристраивали найденных однажды в овраге щенков, но мы сворачиваем на Мусоргского, чтобы пройти мимо здания детской больницы, гдемедсестрой работала Алина мама, а я успела полечиться там в дошкольном возрасте. На месте старого здания стоит новое — тоже двухэтажное, длинное, а мы уже возле нашего детского сада, давно превращённого в общежитие.

Там, где сейчас пустое пространство, стояли деревянные беседки, и не с той ли пожарной лестницы на торце, мы, четырёх-пятилетние, так отважно прыгали? А вот и вся наша группа незадолго до выпуска из детсада, ставшая, за ислючением нескольких человек (в том числе и Али), 1-ым «В». Мы с Алей рядышком в третьем ряду слева.

Здесь же начинается переулок Газорезчиков, старые липы кое-где сохранились – может, под ними ещё наши секретики (красивые фантики, накрытые стёклышком и закопанные для того, чтобы в нужный момент показать как драгоценное сокровище самой лучшей подружке)), и наш дом 43.

Три номера на нём из разных времён, заржавевший – наверняка из моего. И тополь под окном кухни, посаженный из веточки, пустившей корни в стакане в ожидании весны, хоть и обкромсанный по самые плечи, но тоже ещё жив.

Клён рядом был — он, похоже, детей вместо себя оставил. А в интернете про наш дом сказано так:

«Двухэтажный жилой дом №43 построен из деревянного бруса и оштукатурен. Дом построен в 1957 году; газифицирован. В доме централизованные канализация, водопровод и отопление. Общая площадь здания составляет 346 кв.м. С каждым годом таких жилых строений в городе становится все меньше. В единственном подъезде дома расположено 8 квартир, по четыре на каждом этаже. Подвального помещения у дома нет. Зато размеры чердака, который находится под покатой шиферной крышей, впечатляют своей вместительностью. Балконов у дома нет, так как строения такого типа возводились для временного проживания и дополнительных удобств не имели.»

Вот тебе и временное проживание – до сих пор эти дома жилые. Напротив нашего почти такой же дом, где на первом этаже жил одноклассник Серёжа Абрамов (Аля тоже его помнить должна, ведь он в нашей детсадовской группе был). «Смартфонами» нам с ним тогда  служил спичечный коробок с запиской внутри, нанизанный на протянутую через улицу от моего окна к его нитку. И «Утренняя гимнастика» с чуть ли не единственной тогда гибкой пластинки Высоцкого тоже из этого доманеслась – так часто, что заставляла ненавидеть и гимнастику, и хриплоголосого певца (ну, неужели он ничего больше не может?))), и неустанно ставящего пластинку соседа.

Да, верно, и балконов нет… На просторном чердаке сушили бельё, залезая туда по деревянной лестнице внутри дома. Там в полумраке было таинственно, а когда кто–нибудь из соседей ходил по насыпному полу, у нас дома явственно слышались шаги.

И холодильники появились не сразу. Зимой, обернутые газеткой от вездесущих синиц, вывешивали продукты в авоське за окно кухни. Какой-то местный алкаш снял у нас однажды сеточку с пельменями. Мама аккуратно завернула в газету кирпичик и вывесила. Снял. В последний раз.) Сейчас, смотрю, окошко кухни зарешёчено – видно, чтобы по газовой трубе не влезли. Полсотни лет прошло, а проблемы всё те же.)

«Старенький двор в нехорошем районе –

Те же старухи и те же качели.

Те же цветы и цветы на балконе,

Будто не годы прошли, а неделя...»

Наш двор, конечно, изменился. Нет дровяников, в нашем первом от входа отсеке которого хранились дрова для титана, лыжи и кадка с квашеной капустой, а в глубине тёмного коридорчика страшновато, но надёжно было скрыватьсяво время игр в прятки. Сейчас уж, наверное, дети не играют в  «ножички» и цепи-кованы, как мы когда-то. Здесь и эстрада раньше стояла, на которой моя сестра с Ларисой Федоренко в какой-то праздник украинский гопак в веночке с лентами отплясывала.

Продвигаемся через двор к Селькоровской – два дома 66 и 68, и наши с сестрой школьные подружки почему-то распределились по ним равномерно: её Таня Горбунова и Люся Белоусова в первом, мои Галя Черепанова и Люба Орлова – во втором. Пройти бы по Селькоровской – так, как ходили в детстве, когда ещё 12-й автобус до цирка не пустили, мимо того места, где как-то в 30-тиградусный мороз спасали с сестрой сильно подвыпившего мужика, задумавшего тем звёздным вечером переночевать в сугробе. Нам показалось, что даже его шикарный белый полушубок – такие раньше милиционеры носили – вряд ли убережёт (в памяти ещё были похороны отца одноклассницы Тани Остаповой, замёрзшего вот так, по пьянке), и мы, тщетно попытавшись  мужика, разбудить, вызвали милицию – благо телефон-автомат рядом.

Через железную дорогу, вдоль которой мама на тот самый «Пластполимер» из стихов (а тогда его иначе как 212-й – почтовый ящик не называли) на работу бежала, и, бросив на прощание взгляд в сторону магазина, где она однажды Ельцина встретила и всё ему про отсутствие молока и, наоборот, благополучие с алкоголем высказала, идём прямо к Елизаветинскому кладбищу. Вот они остатки нипигормашевского забора слева от тропинки, по которой папа в свой институт проектировать погрузочно-разгрузочные машины для шахт ходил, и кладбище по правую сторону, на которое нет-нет да и носили с музыкой в то незапамятное время жителей нашего Цыганского посёлка, всем в округе известных.

Когда Анжелика Варум поёт свой «Городок»:

«Где без спроса ходят в гости,

Где нет зависти и злости.

Милый дом,

Где рождение справляют

И навеки провожают всем двором,»

всегда вспоминаю, как собирали по соседям деньги на чьи-нибудь похороны – кто сколько мог.

А у Али тут прабабушка лежит. Немного опасалась, что не найдём могилку, что изменилось всё, но нет – здесь не хоронят давно и всё по-прежнему, только деревья подросли. Сразу её Аля нашла.  Есть в старых родных  кладбищах особенная проникновенность, вот и Борис Рыжий писал:

„Приобретут всеевропейский лоск

слова трансазиатского поэта,

я позабуду сказочный Свердловск

и школьный двор в районе Вторчермета.

Но где бы мне ни выпало остыть,

в Париже знойном, Лондоне промозглом,

мой жалкий прах советую зарыть

на безымянном кладбище свердловском.“

А солнышко припекает, и медуницы на кладбище тоже ему рады.

Аля, конечно, согласилась пройти и дальше — к пруду «Спартак», что за Строммашиной в посёлке Елизавет. Никак у меня в детстве название посёлка с царицей не ассоциировалось. А ведь он раньше Екатеринбурга возник — в 1722-ом, когда близ речки Патрушихи был построен первый железоделательный завод. И золотую руду с Берёзовского рудника здесь, оказывается, промывали. С названием тоже история интересная. Во время Де Геннина пруд служил заводу и назван был, как и завод, Елизаветинским. В 1910 году на другом берегу построили механический (сейчас лифтостроительный) завод, который после революции получил имя «Спартак». Пруд переименовали заодно. Мы здесь в детстве часто бывали – купались-загорали, по вымощенному досочками понтонному мосту, что на снимке, в лес за ягодами-грибами-подснежниками ходили. К вступительным занятиям в университет мне тоже нравилось здесь готовиться: решаешь задачки из сборника Мухина и загораешь одновременно.) А по мостику через плотину заходили в лес, когда на лыжах на Уктусские горы ходили кататься – чуть ли не каждое воскресенье, с сестрой и папой, а мама нас дома с обедом и горячим печеньем ждала. Как же оно с холодненьким молоком после лыж шло!

Но то, что мы увидели теперь, повергло меня в расстройство: мусор в воде, торчащие из неё автомобильные шины… Люди-люди, что же вы творите… Лишь одинокая чайка над водой укором всем нам.

Но не хочу на грустном заканчивать. Вон, на берегу,  где раньше столы со скамейками были, симпатичный скверик образовался. Его дрозды облюбовали – хорошенькие, пёстрые. И жизнь-таки продолжается.

Аля, давай на будущий год повторим?! Столько всего еще не осмотренного и не вспомненного осталось: и Муха-пруд, и школа твоя, и Елизавет с церковью, и плотина на Спартаке… На Северное снова сходим и всё-всё там найдем.