Элина любовалась вынутым из коробочки синим бриллиантом. Ломкие лучики света сначала запутывались в дебрях граненого пространства, затем, сияя и трепеща, выскакивали на гладкие поверхности граней. Взвесив камушек на ладони и прошептав «Петенька», она бережно вернула его на черный бархат футляра. Второй бриллиант был окинут небрежным, совсем мимолетным взглядом. Быстро проведя наманикюренным пальчиком по царапинам, Элина поспешила спрятать его обратно. «Ты и в жизни был слишком груб, дорогой», — мысленно сказала она. Мрачный, мутноватый и тяжелый, третий бриллиант вообще не удостоился быть вынутым на свет: Эля лишь на секунду приоткрыла коробку и тут же захлопнула её, испугавшись тягостных воспоминаний.

«Интересно, в достатке ли окажется бора в пепле Артура, чтобы получить нежно-голубой оттенок?»,- подумала она и поспешила на зов любимого.

 Шутка, но и доля правды: В Европе набирает популярность изготовление бриллиантов из праха родственников как способ увековечивания их памяти. Вчера в локальной газетке была вполне серьезная рекламная статейка на этот счет.

В век интернета, смартфонов, вотсапов телеграммы не нужны и полузабыты. А в прошлом веке они были незаменимы: быстро поздравить, сообщить о смерти родственника, о приезде, да даже в любви признаться – плати несколько копеек за слово (слова в адресе, предлоги, союзы и знаки препинания — «тчк», «зпт», тоже считаются), и в течение суток сообщение доставят по указанному адресу и вручат лично в руки.

Мама сохранила стопочку папиных телеграмм, посланных ей в 1951-52 гг. Короткие, но как много в них сказано:

«Причину молчания сообщил письмом тчк желаю успеха защите диплома с приветом твой друг Леонид»

«Снова Свердловск вперед к нашей встрече Леонид»

«Никакие стихии и болезни ни разлука и никакие утраты не нарушат нашего семейного счастья Леонид»

А вам запомнились телеграммы?

Месяц переписки: 10 писем от него, 10 моих. Ему 88, он фанатик ретро-мотоциклов и гоночных автомобилей, краевед и автор книг по истории мотоспорта в городе Хайде. Эрнсту Петерсу едва исполнилоь 12, когда началась война и школу напротив их дома превратили в лагерь военнопленных. Из письма Эрнста Петерса:

«Сначала пришли поляки, бельгийцы, французы, сербы, и, наконец, русские военнопленные. Оборванные, истощенные, больные. Неописуемое бедствие...»

Даже спустя 76 лет ему тяжело это вспоминать. Но именно за этим я разыскала его, написав первое письмо практически на деревню дедушке: в автомобильный клуб, где несколько назад он представлял свою книгу.  Разыскала потому, что в найденной в инете газетной заметке он делился своими воспоминаниями о русских военнопленных того самого лагеря, где был в плену дед одной россиянки, на протяжении многих лет ищущей его могилу. В семье сохранилась лишь одна фотография деда середины двадцатых годов. Романтичный семнадцатилетний юноша с выразительными глазами. Когда в мае 1941-го он уходил на военные сборы, у него было уже семеро детей, а жена беременна восьмым ребёнком. Мальчик, родившийся два месяца спустя, так никогда и не увидел своего отца, как и отец так и не узнал, кто у него родился...

Ни на что особо не надеясь, получила в ответ на свое первое письмо увесистый пакет с картами местности, фотографиями школы, где был лагерь военнопленных, мемориального кладбища, куда Петерс уже съездил, чтобы отыскать могилу, но не нашёл. И вот примерно два раза в неделю Эрнст присылает мне, теперь уже по электронной почте, отчеты о проделанной работе: он объездил все кладбища в округе, где похоронены военнопленные, вошёл в контакт с активистами организации, занимающейся восстановлением имён погибших, посетил городской архив и прислал обнаруженные там фотографии русских военнопленных. Нашлось место захоронения шести пленников из той же рабочей команды, в которой был и разыскиваемый человек.

Когда мне начинает казаться, что ничего нового мы уже не узнаем, приходит очередное письмо со словами: «Я верю, что всё прояснится.» И поиск продолжается.

Эрнст Петерс (фото из инета)

Обжигающее солнце и ослепительную синеву морской глади бухты Гранд Харбор оживляют сегодня гудки многоэтажных кораблей, да дважды в день звук пушечного выстрела, раздающегося с салютной батареи Ласкариса.

Но 75 лет назад вода в бухте вскипала от падающих бомб, а воздух оглашался грохотом зениток. Важное стратегическое положение Мальты, позволявшее контролировать, как с моря, так и с воздуха, поток немецких военных кораблей, доставлявших пополнение и  амуницию к театру военных действий в Северной Африке, поставило Мальту под удар немецкой авиации. Немцы считали, что после массивных бомбежек 1942-го маленький остров уже не оправится. Но англичане, владевшие Мальтой с 1814 года, думали иначе. В средневековые казематы под батареей Ласкариса, названной в честь магистра мальтийского ордена, было перенесено командование королевским средиземноморским военно-морским флотом. На островах установили радарные станции, доставлявшие информацию в командный пункт. Эта информация обновлялась каждые пять-пятнадцать минут и использовалась как в морской, так и в воздушной защите острова. Помимо радаров, которые в то время были не столь совершенны и точны, в наблюдениях за воздушной обстановкой участвовали обученные добровольцы-мальтийцы, умевшие по звуку и очертаниям определить тип приближающегося самолёта.   Количество работавших в подземельях Ласкариса людей достигало 1000, включая 240 солдат. Отсюда в 1943 году руководили операцией «Хаски» (инвазия союзнических войк на Сицилию) генерал Эйзенхауер, фельдмаршал Монтгомери, адмирал Каннингем.

Средневековые бункеры, расположенные под громадным слоем камня и земли, были абсолютно безопасны для находившихся в них людей. Для простых мальтийцев все было гораздо страшнее: под бомбежками погибло 7000 жителей, в том числе и добровольцев-наблюдателей,  – почти 2% населения острова. Об этом сегодня напоминает возвышающийся над бухтой мемориал. Стоя здесь наверху и окидывая взглядом необычайной красоты бухту, мечтаешь, чтобы в мире никогда не было войн, не гибли люди, и в синем море не тонули корабли.

---------------------

С 1967 по 1977 годы в бункеры Ласкариса использовались НАТО, в 1992 году их открыли для посещения публики. Бункеры располагаются под этой массивной каменной башней: 

Выше, над башней, находится салютная батарея Ласкариса:

Один из входов в туннель, ведущий к бункерам:

В этой комнатке заседал возглавляемый Эйзенхауером штаб по руководству операцией «Хаски»:

Эйзенхауер на Мальте:

Одно из рабочих мест телефонистов:

По картам отслеживалась оперативная ситуация:

Актуальность сведений помогали определить специальные часы:

Таблицы по определению типов самолетов, вражеских и дружественных:

Учебник по анатомии самолёта:

Мемориал в честь погибших во вторую мировую мальтийцев:

Мирные корабли со всего света в Гранд Харборе:

Интересно, сколько ещё у него этажей под водой?

Немцы, как известно, экономны. Никаких текущих кранов и постоянно льющейся воды во время чистки зубов. Никаких включенных батарей, когда дома никого нет. Кое-кто умывается из раковины: да-да, перекрывают слив в раковине, наливают воды и зачерпывают её оттуда.  Что это не жадность, а экологическое  воспитание доказывается тем, что происходит не только у себя дома, а и в гостях. Но отсутствие горячей воды в туалетных кранах в здании университета – это уж, по-моему, перебор. Говорят, горячая есть где-то в подвале в душах, но, во-первых,  их ещё надо найти, а, во-вторых, не пойдешь же туда руки мыть?! Но есть и некоторые приятности. Если хочешь сэкономить электричество и не затруднять собою лифт, полезай в трубу и спускайся с ветерком с четветрого этажа на первый. Но путь, конечно, лишь в одну сторону.

Без устали сортируется мусор: пластик, бумага, биоотходы, стекло трех цветов, текстиль – все в отдельные контейнеры. Использованные батарейки – в специальные ёмкости в супермаркетах. Электроника, бытовые приборы, мебель, другой громоздкий мусор  отвозятся в места сбора с серьезным названием Вертштофхоф = двор ценных материалов, куда въезд лишь по прописке. Там тоже отдельные контейнеры: для матрасов, дерева, мебели, железок и т.д. Недавно узнала, что и просроченные лекарства в общий мусор бросать нельзя, и ещё предстоит узнать, куда же их определить. Впрочем, в некоторых землях/городах сбор громоздкого мусора организован более удобно: всем жителям раз в году рассылается план ликвидации: вечером какого дня можно выставить прямо перед домом электроприборы, когда мебель, когда железки. В эти вечера на улицах царит небывалое оживление: люди выставляют ненужные вещи, а также забирают из выставленного то, что приглянулось. Наша сломанная люстра из Гусь-Хрустального исчезла в один миг: ну и пусть электрика неисправна, хрустальные-то подвески целые. Подозреваю, что кое-какие вещи всплывают потом на блошиных рынках. Неразобранное наутро увозят мусорщики.

Картину дополняют защитники экологии, гневно срывающие лишнюю по их мнению упаковку с купленных товаров, и уезжающие в сверкающих автомобилях, на изготовление которых потрачено немыслимое количество природных ресурсов. 

В день приезда невольно стали свидетелями столичной свадьбы. Действие разворачивалось в Валлетте двух шагах от дверей нашего аппартамента. Вся улица, почитай, участвовала. На первых снимках молодожены на выходе из церкви. Ну, а потом спустились по лестнице, уселись в автомобиль и уехали жить долго и счастливо.

Коперник, Шопен, Склодовская-Кюри, Мицкевич, Пилсудский, Банах – знаменитости, о которых напоминают мемориальные доски, памятники и музеи Варшавы. А есть ещё 50 тысяч варшавян, которые поименно неизвестны, но памятник заслужили. Это участники Варшавского восстания 1944 года. Памятник я заметила поздно вечером, возвращаясь с конференционного банкета, а утром решила поехать сфотографировать его. 

Бои повстанцев с немецкими войсками продолжались три дня. Немцы подтянули силы СС, полицию, авиацию, артиллерию, бронетанковые войска. Все это против плохо вооруженных повстанцев. Восстание было жестоко подавлено. Потери составили 40 тысяч убитых и раненых повстанцев и 180 тысяч гражданского населения.

Возвращаясь с мемориала, набрела на бывшую улицу Налевки – сердце еврейской жизни города в довоенное время. Как гласил текст на стенде, здесь было множество магазинов, офисов врачей, синагог. Звенели трамваи, по мостовой цокали копытами лошади, запряженные в повозки. Улица говорила по-польски и на идише.

Ничего не сохранилось от Налевки сегодня, лишь остатки трамвайных рельсов, идущие из ниоткуда в никуда. Во время второй мировой в Варшаве было самое большое еврейское гетто.

Город фашисты превратили в груду развалин — так, что после войны на полном серьезе обсуждали возможность переноса столицы Польши в другой город. Но народ с этим не согласился, и Варшава была восстановлена из руин.

Если у вас будет возможность приехать в Варшаву, сделайте это – не пожалеете. Кстати, жизнь в Варшаве намного дешевле, чем в российских больших городах.

Вот эти рельсы из прошлой варшавской жизни:

Понравились варшавяне. На любой мой вопрос: как пройти, как купить билет, мне отвечали с желанием и даже сопровождали, чтобы лучше показать дорогу, задерживались у билетного автомата, объясняя подробности покупки билетов, поднимали оброненный футляр фотоаппарата и догоняли, чтобы отдать. Пожилые радовались возможности объясниться на русском, молодые – на английском.

Очень мне хотелось побывать на воинском мемориале, где похоронены 21468 солдат и офицеров 1-го Белорусского фронта, погибших в боях за освобождение Варшавы. Оказалось, что мемориал недалеко от места проведения конференции. Но дорогу все-таки пришлось спрашивать. Сначала у пожилого мужчины, с которым в конце выяснения мы даже дружески обнялись (так он обрадовался, что смог объясниться по-русски). Потом я долго шла по заданному пути и засомневалась, правильно ли иду. А по дороге, как назло, только девушки в наушниках, сосредоточенные на только им одним ведомым мелодиям.  Ну, думаю, что с них взять: мемориала этого они точно не знают. Но все же отважилась спросить и убедилась: знают!

Тихо на мемориале. Знаки предупреждают, что нельзя ездить на досках и велосипедах, выгуливать собак и прогуливаться в купальниках.

Заметны следы посещения кладбища нашими соотечественниками. Безымянные братские могилы постепенно обретают имена. Конечно, идеально было бы, если б выяснениям имен озаботились так же и те, кому это положено по должности. Но хорошо хоть, что эти самодельные таблички никто не удаляет. На поле братских могил с правой стороны от обелиска застала рабочих, которые, как выяснилось, были заняты заменой старых каменных обрамлений братских могил на новые. Следов вандализма, о котором писали нынешней весной, уже не было видно.

(окончание следует)

Сказать, что Варшава мне понравилась, — значит, ничего не сказать. Была просто поражена простором и чистотой улиц, вежливостью и приветливостью варшавян, да и просто мелкими бытовыми удобствами. Ими я и наслаждалась первые два дня, когда почти безвылазно сидела в гостиничной комнате, готовя доклад и время от времени спускаясь на два этажа ниже, чтобы послушать доклады других участников конференции. В номере было все необходимое: письменный стол с удобной настольной лампой, электрочайник, посуда для завтрака и ключ от общей кухни с плитой и холодильником. Даже кухонное полотенце имелось, а кондиционер разумно располагался не над письменным столом, чтобы дуть прямо в глаза, как когда-то в Лос Анжелесе, а в прихожей. Приятное чувство, что о тебе позаботились. Вид из окна был такой, что время от времени хотелось его запечатлеть. Поэтому у меня с десяток подобных фотографий:

В пятницу после докладов нас повезли на экскурсию: сначала в Лазенки – чудесный парк, где у памятника Шопену звучит его музыка, а каждое воскресенье даются концерты. Потом мы были в старом и новом городе, и я все пыталась вспомнить те места, где была 28 лет назад. Вот, говорят, что в молодости все лучше, красивее и трава зеленее. Ан нет! Варшава была лучше именно сейчас, а не тогда.  Может быть оттого, что тогда я была зимой, когда всё кажется серым и мрачноватым? Или сами те времена, пропитанные духом забастовок и деятельностью «Солидарности», были напряженными и смутными?

(продолжение следует)

Стемнело и началось.